Глава 5. Рождественские размышления в аэропорту О’Хара

Это была холодная зимняя ночь, и международный аэропорт О’Хара превратился в сумасшедший дом. Все полеты были отменены. Видимость стала почти нулевой из-за тумана, мороза и ледяного дождя. Тысячи людей сбились в группы возле билетных стоек; некоторые требовали возмещения убытков, другие были окутаны в стоическую тишину. Дети плакали, система оповещений давала неутешительный прогноз, а разочарованные потянулись к бару. У меня было состояние умеренной суматохи. Как я смогу провозглашать Благую Весть в Далласе, если погода в Чикаго не наладится?

Напротив меня в другом ряду сидела темнокожая женщина средних лет, укачивая ребенка. В уголках ее губ играла безмятежная улыбка. Она засмеялась. Не послышалось ли мне? Заинтригованный, я пересел на другой ряд и уставился на эту женщину. Она играла пальцами с губами ребенка, пока он сильно дул “бррр, бррр”. Она посмотрела на меня.

“Мадам, мне кажется, что вы – единственный человек, который не проявляет беспокойства в этом месте. Не могли бы вы мне сказать, почему вы так счастливы?”

“Конечно” - сказала она. “Скоро Рождество, и этот Иисус – Он наполняет мои уста смехом!”

Я поблагодарил ее, вернулся на свой ряд и плюхнулся на сиденье. “Этот Иисус – Он наполняет мои уста смехом!” Я думал над ее словами. Не стал ли я слишком серьезно относиться к жизни? Не позволил ли я угаснуть своему искреннему чувству удивления в сумятице будней? Не перестал ли я смотреть на закаты и радугу? Не слишком ли я увлекся проповедью, учением, написанием книг, путешествиями, что я больше не слышу звук дождя на своей крыше? Сколько прошло времени с того момента, как я перестал лепить снежки и запускать бумажных змеев? Стал ли я толковать пророчества об испытаниях и Великой скорби, опустошении и лишениях как смертный приговор? Становится ли мне неловко, когда Иисус просит меня подражать в своей жизни птицам и цветам? Испытываю ли я чувство раздражения, когда вижу людей, похожих на ту женщину в противоположном ряду, которые, как кажется, не понимают, насколько серьезна жизнь? Не стало ли мое серьезное отношение к жизни означать, что я смотрю на нее пессимистично? Не стало ли для меня слово жизнь синонимом слова испытание?  

В семинарии меня учили, что имя Исаак (на иврите - Ицхак) означает “смех”. Авраам и его жена Сара разочаровались в Божьем обетовании получить ребенка. Когда Бог сказал Саре, что скоро она забеременеет, она недоверчиво рассмеялась. Но последним посмеялся Бог. У них в преклонном возрасте родился сын, и человеческий смех отчаяния превратился в любящий смех Отца. Они назвали своего сына Исааком – смехом – потому что он был знамением триумфа Божьей веселости над человеческим прагматизмом.

Исаак, сын обетования, данного Аврааму, является пророческим прообразом Иисуса, в Котором исполнилось это обетования. Иисус – это торжествующий смех Бога. Смех – это празднование абсурдности. В еврейской традиции не могло быть ничего более абсурдного, чем воплощение Слова через деву. 

Рождество – это обещание, что Бог, Который вошел в историю и каждый день приходит в тайне, однажды придет во славе. Бог говорит в Иисусе, что в конце все будет хорошо. Ничто не может нанести вам непоправимый вред, никакое страдание не является бесконечным, никакая потеря не является безвозвратной, никакое поражение не является окончательным, никакое разочарование не является решающим. Иисус не отрицал реальность страдания, разочарования, уныния, расстройства и смерти; Он просто утверждал, что Царство Божье одержит победу над всеми этими ужасами, а любовь Отца настолько расточительна, что никакое зло не сможет сопротивляться ей. 

Рождество – это видение, которое позволяет христианину заглянуть дальше трагедий в своей жизни. Это напоминание о том, что ему нужно слышать Божий смех, чтобы он не относился к этому миру слишком серьезно. Закон христианской радости говорит, что все, что падает в землю, снова воскреснет. Божий смех – это Его любящее действие спасения, и смех христианина – это эхо рождественской радости в нас.

Если вы действительно принимаете тайну Вифлеема, “благие вести о великой радости”, ваше сердце будет наполнено смехом Отца. “Вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас” (Иоанн 16:22).

O, Кери Лэндри, это ли ты имел в виду, когда написал лирическую мелодию для своей песни “И Отец будет танцевать как в день радости”?

Сейчас, когда приближается Рождество, придите к Отцу и спросите Его: “Авва, почему Ты танцуешь?” Вы увидите, как Он вытягивает Свою правую руку, указывает на ясли в городе Давида и говорит: “Скоро Рождество, и этот Иисус – Он наполняет Мои уста смехом!”

Я молюсь о том, чтобы у вас было прекрасное Рождество! 

Господь, в течение долгого времени
я представлял Тебя 
как человека,
который никогда не улыбается.
Я боюсь,
что многие люди
все еще представляют Тебя
именно так,
ведь это так печально. 

Потому что человек, 
который вообще никогда не улыбается, -
это меньше, чем человек.
И именно в этом и состоит
Благая Весть - 
что Ты стал человеком.

Господь, я знаю,
Что Ты, должно быть, много улыбался детям,
когда они играли;
когда они садились
к Тебе на колени;
когда они цеплялись за Твою одежду
и брали Тебя за руку.

Я знаю, что Ты улыбался 
при виде ягнят, резвящихся на холмах,
когда ты проходил 
от одной деревни к другой.

Я знаю, что Ты ободряюще
улыбался
всем тем людям, 
которые приходили к Тебе,
испуганные и взволнованные,
но ищущие, 
доверяющие,
верящие.

Я знаю, что Ты, должно быть, улыбался
с довольствием взирая 
на красоту мира,
созданного Тобой.

Я знаю, что Ты, должно быть, 
успокаивающе и уверенно улыбался
Своим ученикам, когда они сидели и слушали
Твои слова.

Я знаю, что Ты, должно быть, 
часто и с любовью улыбался
Своей матери.

Господь, я знаю, что Ты улыбаешься нам.
И Твоя улыбка 
ярче солнца.
Когда дни кажутся темными и мрачными,
и все выглядит удручающе,
помоги нам, Господь,
помнить
красоту Твоей улыбки.

Глава 4. Красота Евхаристии

Недавно я видел несколько очень красивых мест. Находясь в итальянских Альпах, я увидел заснеженный пик на рассвете. Во Флоренции я два часа простоял с открытым ртом перед Давидом работы Микеланджело, потеряв счет времени. И я пришел в себя, только когда охранник сказал мне, что музей закрывается и пора уходить. Пробегая по берегу Джерси, я увидел, как огненное солнце заходило в собирающуюся темноту. Сначала мы видим красоту в тех вещах, которые окружают нас. Иногда в разумных вещах, а иногда в искреннем взгляде, который открывает душу, наполненную светом. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с прекрасным, наши сердца пробуждаются, наполняются восхищением, оживлением и волнением, потому что даже в самой маленькой вещи есть необычная притягательная сила: в маленьком бутоне, расцветающем весной, в оттенках цветов неба, тихой и холодной ночи, озаренной светом звезд – все эти вещи восхищают наше сердце. Они являются предвкушением утерянного Рая на земле, на которой многие вещи сломаны и ломаются.  Они - небольшие оазисы в обширной пустыне этого мира. 

В своем комментарии к Псалму 148 - “слава Его на земле и на небесах” - блаженный Августин спросил: “Провозглашает ли Себя Бог в этих чудесах?” И ответил: “Нет, все провозглашает Его, все говорит о Нем. Красота творения – это голос, которым он провозглашает Бога и поет: “Это Ты сотворил меня прекрасным, не я сам, но Ты”. Когда небеса и земля так громко взывают? В тот момент, когда вы обнаруживаете, что они скрывают в себе. Именно наше размышление о них, то внимание, с которым мы относимся к ним, наделяет их голосом, чтобы взывать: “Как прекрасен Сотворивший нас”. Помните Иисуса, который никогда не уставал удивляться красоте творения: “Посмотрите на ту лилию. Говорю вам, что сам Соломон во всей своей славе никогда не выглядел столь прекрасно”.

Кардинал Ньюман рассказывал, что будучи ребенком, он представлял, что за каждым цветком стоял ангел, который помогал ему расти и цвести. Позднее он написал: “Реальность еще более поразительна. За красотой разумных вещей можно обнаружить Самого Бога”. Еще более поразительным и захватывающим является этот новый мир красоты, явленный в благородстве человеческой души через слово, взгляд, жест. Я вспоминаю нищего из пьесы Мольера: “Дон Жуан”. Он сидит на углу улицы, когда мимо него проходит дворянин. Это Дон Жуан, озлобленный человек, с подорванной репутацией и состоянием. Нищий кричит: “Подайте милостыню из любви к Богу”. Дон Жуан останавливается, лезет в карман, достает последнюю монету и протягивает ее нищему. “Похули Бога, и я дам ее тебе”. Нищий опускает руки. “Нет, мой господин” - говорит он спокойно. “Я не буду хулить Его”. Это - все. Но это настолько великолепно. Такой жест прекраснее неба, усыпанного звездами, тысячи симфоний, Давида работы Микеланджело, Эйфелевой башни или Моны Лизы. Святой Фома сказал, что величие справедливой души так притягательно, что оно превосходит красоту всего сотворенного.

Трудно говорить о красоте, не упомянув святого Франциска Ассизского. Его личность отражала щедрую меру трансцендентной красоты Бога. Если Бог является безграничным океаном красоты, то Франциск был маленьким бьющим родником, которого еще никогда не видел мир. Его жесты отражали его душу. Однажды он пришел на деревенскую площадь. За ним следовала большая толпа. Все знали, что местный приходской священник вел не очень добродетельную жизнь. Когда Франциск дошел до площади, этот священник как раз вышел из церкви. Вся толпа наблюдала и ожидала. Что же сделает Франциск? Отчитает священника за всю недобрую молву, ходящую о нем, прочтет проповедь жителям деревни на тему человеческих слабостей и о том, что нужно быть сострадательными, или просто притворится, что не заметил священника и продолжит свой путь? Нет. Он подошел к нему, преклонил колени прямо в грязи, взял руку священника и поцеловал ее. И все. И это великолепно. К концу своей жизни Франциск подобрал две ветки. Одна была для него скрипкой, а другая смычком. И какую чудесную мелодию он играл. Внутренне, конечно. Но что музыка Моцарта и Баха по сравнению с этой? Слова и жесты Франциска были проявлениями души, полностью подчиненной Богу. Видя эту красоту, струящуюся из его души, человек заново открывает для себя истину слов французского романиста Леона Блоя: “Единственная настоящая печаль в жизни – это не быть святым”.

Будет банальностью сказать, что какая-то женщина привлекательна или что она потрясающе прекрасна, потому что у нее стройная фигура и красивые черты лица, но красивая женщина излучает очарование, которое никогда не могут создать косметика, фигура и черты лица. Французский святой восемнадцатого века Бенедикт Иосиф Лабр по обычным стандартам был уродливым человеком. Но все же говорят, что куда бы он ни пошел, уличные художники умоляли его позировать для портрета, полностью очарованные искренней красотой его худого, спокойного лица. Святость завораживает и художников тоже – по крайней мере, тех, которые научились признавать человеческое достоинство и восхищаться им. 

Греческие и латинские отцы церкви размышляли над вопросом: могла ли красота Иисуса оставаться неизменной, пока Он переносил все страдания, предсказанные Ему в пророчестве Исайи о Страдающем Слуге: Муж болезней, распятый за нас; окровавленный, презираемый, изуродованный, червь, а не человек, познавший всю глубину агонии, которую никогда не сможет себе представить человек? Было ли Распятие на кресте действительно красивым? Для тех, кто видел только внешнюю трагедию, обнаженного и прибитого ко кресту между двумя разбойниками Иисуса, из ран Которого текла рекой кровь, это было действительно ужасное зрелище. И по этой причине император Константин отменил распятие на кресте как жестокую и бесчеловечную казнь. Но в смерти Иисуса есть нечто большее, чем только это. Там есть яркая, трансцендентная, внутренняя красота Его души, и мы никогда не должны забывать об этом. Тело Иисуса было истерзано, изувечено, покрыто кровью, но Его душа была облагорожена достоинством, наполненным любовью, которая осветила, преобразила и преобразовала Его страдания и смерть. Это был самый могущественный поступок любви, который когда-либо поднимался в человеческой душе. Конечно, внешне распятие было жестоким, бесчеловечным злодеянием, но оно было прекрасным из-за чувств в душе Иисуса – непоколебимого послушания славе Своего Отца и безграничной любви к людям. Именно благодаря такому поведению в момент Его последнего дыхания, это последнее дыхание приобрело прощение наших грехов и искупление. Святой Кирилл Александрийский сказал: “Никогда не забывайте, что жертве придает ценность не отказ, которого та требует, но мера любви, которая вдохновляет этот отказ”. Что же тогда мы можем тогда сказать о красоте Иисуса на кресте? Ангелы не могли понять этого. Иисус был изувечен, но нечто преобразило все это. В тот момент человеческая душа Иисуса восхитила сердце Его Небесного Отца этим щедрым великодушием Его любви. Вы можете размышлять о Кресте, видеть Иисуса в муках Его предсмертной агонии, избитого и изуродованного, избитого плетью и оплеванного толпой зверей, и услышать, как Он говорит: “Отче, прости им, ибо не знают, что творят” и не изумиться красотой этого Человека? 

А как насчет наших Евхаристий? Прекрасны ли они в глазах Отца? Ответьте на этот вопрос “нет”, если песни, слова и жесты – это всего лишь богослужебные тонкости и литургические новинки, лишенные какого-либо внутреннего содержания. Тогда, выражаясь словами Павла, хотя вы и исполнены всем знанием и верой, способной передвигать горы, ваша Евхаристия – это медь звенящая и кимвал звучащий. Но ответьте “да”, если слово, музыка и движения являются внешним выражением внутреннего отношения вашей души, если они являются избытком безудержной щедрости вашей любви, если ваши сердца соединены с сердцем Христа, по мере того, как Он открывает вам драму Голгофы бескровным образом. Красота Евхаристической литургии, как и Голгофы, по существу является внутренней. 

Господь, я не свободен — 
но кто хочет быть свободным?
Ты – все, что имеет значение
в моей жизни.
Я не хочу быть свободным
от своего голода
по Твоему хлебу.
Я не хочу быть свободным
от моей жажды
по Твоему слову.
Я не хочу быть свободным
от своего желания
исполнять Твою волю.
Я не хочу быть свободным
от своего стремления
в Твое присутствие.
Я не хочу быть свободным 
от своей потребности в том,
чтобы Ты поднял меня,
принял
и соединил с Собой.
Господь, пусть я никогда не буду свободен
От желания быть с Тобой.

Глава 3. Любовь

Нерешительная вера и колеблющаяся надежда останавливают нас на пути к полноте жизни и Духу Иисуса Христа. Если мы доверились тому факту, что Иисус говорил истину, тогда мир, в котором мы живем – это действительно удивительное место. Это место для романтики и приключений, место обещания и возможности, место уверенности и радостного ожидания. Но вдобавок к этому, наш мир – это место любви. И наибольший грех, который мы можем совершить – это грех против любви.

Если мы верим в волнующее послание Иисуса, если мы надеемся на оправдание, тогда любовь должна существовать, и мы должны рискнуть быть любимыми. Идея о том, что Бог есть любовь, конечно, не нова, если говорить об Иисусе. В действительности, она даже не относилась исключительно к иудео-христианской традиции. Другие люди в другое время в разных частях мира думали, надеялись или мечтали о том, что живой Бог может действительно любить их. Но Иисус добавил к этому ноту уверенности. Он не сказал, что может быть, Бог есть любовь, или, что было бы неплохо, если бы Бог был любовью. Он сказал: Бог есть любовь, и точка. Но в послании Иисуса есть нечто большее. Он настаивал на том, что Его Отец свихнулся от любви, что Бог – это помешанный Бог, который не может терпеть мысль о том, чтобы быть без нас. Притча, которая открывает нам эту истину со всей очевидностью – это притча о блудном сыне, или, как теперь любят говорить, притча о любящем отце (см. Лука 15:11-32).

Акцент в этой притче ставится не на греховности сына, а на великодушии отца. Нам стоит время от времени перечитывать эту притчу, чтобы уловить тонкий нюанс первой встречи сына с отцом. Сын тщательно отрепетировал свою покаянную речь. Это была изящная, отточенная покаянная речь. Но старик не дал ему закончить ее. Не успел сын появиться на пороге дома, как на его плечи была наброшены новая прекрасная одежда. Он услышал музыку, увидел, как в дом несут откормленного теленка, и у него даже не было шанса сказать своему отцу: “Прости”.

Суть заключается в том, что Бог гораздо больше хочет, чтобы мы вернулись к Нему, чем мы сами можем желать этого, и что нам не нужно подробно рассказывать Ему о своем сожалении. Притча говорит, что все, что вам нужно сделать – это появиться на пороге; и прежде, чем мы улучим возможность снова убежать из дома, Отец ухватит нас за нашу новую одежду и потянет нас на пир, чтобы мы не смогли оттуда улизнуть.

В 8 главе Евангелия от Иоанна есть захватывающий отрывок о женщине, пойманной в грехе прелюбодеяния. Помните, как толпа притащила ее к Иисусу и спросила: “Что нам с ней делать? Она была поймана в супружеской измене. Моисей говорит, что мы должны побить ее камнями, но римляне не позволяют нам побивать людей камнями. Что Ты думаешь?” Иисус просто проигнорировал их и начал писать на песке. Тогда Он посмотрел на них и сказал: “Ну, пусть тот, кто не совершил ни одного греха, первым бросит в нее камень”. Один за другим они начали уходить оттуда. Затем Иисус спросил женщину: “Никто не осудил тебя?” Она ответила: “Никто, Господь”. Он ответил: “Хорошо, иди и не греши больше”.

Попробуйте представить себе эту картину. Иисус не спрашивал ее, раскаивается ли она. Он не требовал от нее заверений в том, что она исправится. Кажется, что Он даже не слишком был обеспокоен тем, что она может снова ринуться в объятия своего любовника. Она просто стояла там, и Иисус дал ей прощение прежде, чем она попросила об этом. 

Этот отрывок Писания был настолько скандальным в первой церкви, что, несмотря на то, что он, несомненно, является частью древнего Евангелия, его не включали в Евангельскую историю почти сто лет. Все толкователи Писания говорят, что этот отрывок не принадлежит Евангелию от Иоанна. Они говорят, что язык в этом отрывке сильно отличается. Что это более древняя традиция, и т.д. Но его не включали в Евангелие Иоанна до его смерти, потому что он был настолько скандальным. Ранние христианские моралисты имели более строгие понятия о добре и зле, чем у Иисуса, поэтому они постарались умолчать об этом случае, потому что он представлял Иисуса слишком снисходительным. Но именно такова природа Божьей любви к нам – любовь, которую можно назвать скандальной в положительном смысле, любовь, которая смущает нас. Почему этот Бог не проявит больше осмотрительности и благоразумия в отношениях с нами? Почему бы Ему не проявлять больше сдержанности? Откровенно говоря, почему бы Богу не обзавестись чувством собственного достоинства? Вот это да! 

Уж если бы мы оказались на Его месте, мы бы точно знали, как нужно себя вести, и блудный сын прочел бы перед нами свою покаянную речь до самого последнего слова. А когда он  закончил бы ее, мы бы сказали: “Уходи прочь, блудный сын. Мне нужно подумать об этом две или три недели. Затем я сообщу о своем решении по почте, разрешаю ли я тебе вернуться домой или нет”. Не думаю, что кто-то из вас одобрил бы побивание камнями бедной женщины, пойманной в прелюбодеянии, но мы бы обязательно удостоверились в том, чтобы она представила подробный акт раскаяния и проявила твердость в своей решимости исправиться. Потому что если мы отпустим ее, не заставив просить прощения, разве не вернется она к прелюбодеянию еще до захода солнца? 

Нет, любовь нашего Бога вовсе не обладает чувством собственного достоинства, и очевидно, что Он ожидает, что наша любовь будет такой же. Он не только требует от нас принимать Его сумасшедшую, смущающую любовь, но как только мы принимаем ее, Он ожидает, что мы будем точно так же вести себя по отношению к другим. Предполагаю, что я бы еще смог, если бы мне пришлось, жить с Богом, Чья любовь к нам смущает меня. Но мысль о том, что я должен проявлять ее к другим людям, - это уже чересчур.

Возможно, самое простое, хотя, конечно, не самое легкое, с чего можно начать – это с себя. Известный психиатр Карл Юнг однажды размышлял о том, что всем нам знакомы эти слова Иисуса: “Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне” (Матфей 25:40). Затем Юнг задал очень интересный вопрос: “Что, если вы поймете, что самый малый брат Иисуса, тот, который больше всего нуждается в вашей любви, тот, кому вы больше всего можете помочь своей любовью, и для кого ваша любовь будет иметь значение - это… вы сами?”

Тогда сделайте для себя то, что вы бы сделали для других. И тогда полезное себялюбие,  которое Иисус предписал нам, когда сказал: “Возлюби ближнего своего как самого себя”, может начаться с простого признания: “В чем заключается история моего священства? В том, что я - неверный человек, через которого Бог продолжает работать!” Это слово не только утешает; оно освобождает, особенно тех из нас, кто привык думать, что Бог может действовать только через святых. Каким исцеляющим, прощающим и утешающим это слово является для многих из нас, священников, которые обнаружили, что мы - всего лишь земные сосуды, исполняющие пророчество Иисуса: “Истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня!”.

Господь призывает меня сейчас во второй раз, поддерживая, вдохновляя, придавая мне сил и бросая мне вызов войти в полноту веры, надежды и любви в силе Его Святого Духа. Каким бы я ни был невежественным, слабым и грешным человеком, легко находящим оправдания своему греховному поведению, я снова слышу, как Он говорит мне на безошибочном языке любви: “Я с тобой, Я за тебя, Я в тебе. Я ожидаю от тебя неудач больше, чем ты ожидаешь сам от себя”. 

Есть один грех против любви, который заслуживает особого упоминания, потому что это очень важно для второго призыва Иисуса Христа. Это грех промедления. То есть, когда вы откладываете вещи на потом, впустую тратите жизненные силы и любовь, которые есть внутри нас. Вам необязательно долго находиться в служении, чтобы обнаружить, что большинство из нас тратят много времени, откладывая на потом то, что нам нужно сделать, или то, что мы бы хотели сделать, но боимся. Мы боимся неудачи. Нам она не нравится; мы ее чуждаемся, избегаем ее из-за нашего неумеренного желания, чтобы другие думали о нас хорошо. Поэтому мы придумываем тысячи блестящих оправданий тому, что мы ничего делаем. И мы подпадаем под тот же приговор, который вынес Великий Палач из фильма-мюзикла «Микадо» девочке, постоянно откладывавшей все на потом: “По ней никогда не будут скучать; нет, по ней никогда не будут скучать!”

Каждый из нас платит высокую цену за свой страх потерпеть неудачу. Это приводит к тому, что мы продолжаем ограничивать свою индивидуальность, перестаем исследовать новое и экспериментировать. Становясь старше, мы делаем только то, что у нас хорошо получается. А без трудностей и ошибок не бывает роста в Иисусе Христе. Если мы хотим возрастать, мы должны продолжать рисковать тем, что можем потерпеть неудачу в жизни. Когда Макса Планка наградили Нобелевской премией за открытие квантовой теории, он сказал:  "Оглядываясь назад на длинный и запутанный путь, который наконец привел меня к этому открытию, я отчетливо вспоминаю высказывание Гёте о том, что люди всегда будут делать ошибки, пока они к чему-то стремятся".

Знаете, несмотря на то, что христианство говорит о кресте, искуплении и грехе, мы не желаем признавать неудачу в своей жизни. Почему? Мне кажется, что частично из-за того, что это - защитный механизм человеческой натуры против своей собственной несостоятельности. Но еще больше - из-за образа успешного человека, который нам навязывает наша культура. Есть несколько настоящих проблем с тем, чтобы соответствовать этому совершенному образу. Прежде всего, он попросту ненастоящий: мы не всегда бываем счастливы, оптимистичны и не всегда владеем ситуацией. Во-вторых, стараясь соответствовать этому безупречному образу, мы не можем помочь людям, которым кажется, что мы их просто не понимаем. А в-третьих, даже если бы мы и смогли жить жизнью, в которой не было бы конфликтов, страданий и  ошибок, это была бы пустая жизнь. Христианин, у которого есть глубина – это человек, который потерпел неудачу и научился извлекать из нее уроки.

Промедление, возможно, является самой большой и самой разрушительной из всех неудачей. Все мы, те, кто верят в Иисуса и надеются на воздаяние, провозглашая любовь Небесного Отца, впустую тратим свое время, пытаясь избегать наиболее важных вещей, потому что мы боимся, что потерпим в них неудачу. Есть ли в бесконечном промедлении хоть сколько-нибудь веры, надежды или любви?

Если, идя по этой жизни, вы приобретаете хоть какое-то самоосознание и честный взгляд на свою личность, то вы довольно хорошо знаете свои слабости. Вы знаете, как вы будете уклоняться от ответственности перед верой, надеждой и любовью, которые предлагает Иисус. Если вы честны перед самим собой, то вы знаете, что вы не можете найти козла отпущения и сказать, что это была чья-то еще вина. Мы знаем, что когда настанет пора дать отчет за свою жизнь, нас будут обвинять или хвалить не за то, что сделал известный евангелист, епископ или пастор (если только вы сами не пастор). Всех нас будут обвинять или хвалить в зависимости от того, приняли ли мы приглашение поверить в послание Иисуса или нет.

В конечном итоге настоящая проблема христианского роста – это личная ответственность. Дух Иисуса призывает нас во второй раз. Возьмете ли вы сегодня ответственность за свою жизнь? Возьмете ли вы ответственность за то, что делаете? Поверите ли вы не потому, что вас заставляют верить в Благую Весть, а потому что вы хотите в нее верить? Будете ли вы надеяться не потому, что люди говорят вам, что вам нужно надеяться, а потому что вы уверены в Божьем оправдании? Будете ли вы любить не потому, что это заповедь, а потому что это приносит радость? Идете ли вы на свадебный пир, потому что действительно верите, что внутри веселье и радость? Идете ли вы на пир, на который вас пригласил Иисус во имя Своего Отца? Или вы скажете Ему через свое героическое, но ложное чувство ответственности: “Извини, Иисус, но я не думаю, что мне понравится Твоя вечеринка”?

Возможно, все мы находимся в положении человека из истории Мортона Келси, подошедшего к краю пропасти, которую он не мог перейти. Пока он стоял там, размышляя о том, что делать дальше, он с удивлением обнаружил канат, натянутый над пропастью. А по канату медленно и уверенно шел акробат, толкая перед собой тачку, в которой сидел другой акробат. Когда они достигли твердой поверхности, акробат улыбнулся удивлению этого человека. «Как вы думаете, я смогу сделать это снова?» - спросил он. Мужчина ответил: «Ну, конечно, я верю, что вы можете это сделать». Акробат снова задал этот вопрос, и когда он получил тот же ответ, он указал на тачку и сказал: «Хорошо! Тогда забирайтесь в тачку, и я перевезу вас на другую сторону». 

Что сделал этот путешественник? Этот же вопрос мы должны задать самим себе об Иисусе Христе. Не получается ли так, что мы заявляем о своей вере в Него твердыми и ясно сформулированными символами веры, а затем отказываемся сесть в тачку? То, как мы поступаем с господством Иисуса в своей жизни, лучше показывает нашу веру, чем то, что мы думаем. Мир хочет увидеть в христианской вере свидетельство мужчин и женщин, достаточно смелых, чтобы отличаться от других, и достаточно смиренных, чтобы совершать ошибки; достаточно сумасбродных, чтобы обжигаться огнем любви, достаточно настоящих, чтобы другие могли увидеть, какие они притворщики. Иисус, Сын Живого Бога, помажь нас  сегодня Своим огнем. Пусть Твое Слово не только сияет в наших сердцах, но и горит. Пусть в нас не будет разделения, компромиссов и промедления. Отдели мистиков от романтиков и побуди нас к безрассудному прыжку в бездну Твоей любви. Пусть из наших сердец вознесется молитва Никоса Казандзакиса  в сострадательном тоне любящего осознания: 

Я – лук в Твоих руках, Господь. Натяни меня, чтобы я не испортился.
Не натягивай меня слишком сильно, Господь, чтобы я не сломался.
Натяни меня слишком сильно, Господь, и кому какое дело, если я сломаюсь?

Господь, Ты самая  
непредсказуемая личность, которую я знаю. 
Как только я начинаю думать, что
я наконец-то начал 
понимать Тебя,
Ты делаешь нечто 
настолько фантастическое,
настолько полностью и совершенно
неожиданное, 
что я становлюсь совсем растерянным.

Мне кажется, что я знаю, где найти Тебя,
и затем я внезапно нахожу Тебя
в самых неожиданных местах;
в самые необычные моменты;
в самых странных людях.

Мне кажется, что я знаю Твой голос;
и затем я слышу Тебя
в тихой колыбельной для ребенка;
в смехе старика;
во вздохе влюбленного. 

Мне кажется, что я знаю Твое лицо;
и затем я вижу Тебя
в больничной палате;
в набитой жильцами арендуемой квартире;
на улицах,
бесцельно блуждающего.

Мне кажется, что я хорошо Тебя знаю;
и затем я обнаруживаю,
что я совсем не знаю Тебя.
Мне кажется, что я знаю Твою любовь;
и затем я обнаруживаю,
что даже не начал познавать ее.

Спасибо, Господь,
за то, что Ты непредсказуем.
Спасибо за то, что изумляешь меня
и выводишь из моей привычной колеи.
Продолжай учить меня тому,
что Ты - Бог бесконечных сюрпризов.

Глава 2. Надежда или принятие желаемого за действительное

Качество моей веры тесно связано с глубиной моей надежды. Слово Иисуса несет в себе скрытое послание о том, что мир стремится сделать нам добро. Когда вы останавливаетесь и думаете об этом, вы понимаете, что это экстраординарная идея. У большинства из нас сложилось впечатление, что мир нанес нам много вреда и сделал относительно мало добра. И все же если Авва Иисуса любит нас, если Он ухаживает за нами как великий Возлюбленный, Который (в Своем Сыне) умирает от желания быть с нами, тогда мы обязаны заметить, что Его мир, творение Его рук, стремится сделать нам добро. И это означает брать на себя риск и позволять другим делать нам добро. Это означает пойти на свадьбу и праздновать с твердым убеждением, что нас не будут обманывать, надувать или неприятно удивлять. 

Однажды вечером в конце 1970-х, я отдыхал на берегу Джерси со своим братом (который уже к настоящему моменту перешел в вечность к Отцу, но с ним было очень приятно проводить время). Поздним субботним вечером я пошел прогуляться вокруг искусственного озера в Белмаре, Нью-Джерси. На противоположной стороне озера находился банкетный зал под названием Барклай, в котором устраивали вечеринки, приемы и свадьбы. Более ста человек толпились возле входной двери. Они только что приехали с венчания в церкви Святой Розы и ожидали свадебный пир. Он уже начался. Они слышали музыку, смех и танцы, доносящиеся из зала. Видели бы вы их лица! Они были ликующими, взволнованными, сгорающими от нетерпения, уверенными в том, что для них там были зарезервированы места; они не могли дождаться, чтобы попасть внутрь. Они были похожи на тех, кто идет на свадьбу.

Более ста лет назад философ-атеист Фридрих Ницше упрекнул группу христиан: “Вы вызываете у меня отвращение!” Когда их представитель спросил, почему, тот ответил: “Потому что вы, искупленные, не похожи на искупленных. Вы такие же боязливые, страдаете от сознания вины, беспокоитесь, недоумеваете и теряетесь в незнакомой обстановке, как и я. Но мне это позволительно. Ведь у меня нет веры. Мне не на что надеяться. Но вы утверждаете, что у вас есть Спаситель. Почему же вы не выглядите как спасенные?”

В 22 главе Евангелия от Матфея Иисус описал Царство Божье как свадебный пир. Вы действительно верите, что идете на свадебный пир, который уже начался? Вы действительно верите, что Бог любит вас безусловно и такими, какие вы есть? Принимаете ли вы для себя идею, что природа этого мира должна быть празднованием? Если это так, то, выражаясь словами отца Джона Пауэлла, “Пожалуйста, уведомите об этом свое лицо”.

Я говорю прямо. Я не хожу вокруг да около и не принимаю желаемое за действительное. Я - сын Божий и я направляюсь в Царство!

Почему мы не входим сейчас? Потом что мы знаем, что внутри не такой уж идеальный банкет по одной простой причине, что мы живем между Крестом и Воскресением. Христианство не отрицает реальность страдания и зла. В 1976 году тридцать четыре человека умерли от таинственной болезни Легионеров в Филадельфии. На следующей неделе 144 человека были смыты во время внезапного наводнения в Колорадо; девять дней спустя 180000 человек погибли во время землетрясения недалеко от Пекина, в Китае. Перед лицом таких трагедий человек надежды подтверждает, что миром управляет Божье провидение, что Иисус – Господь истории, и что смерть не является концом, но скорее последним прорывом в ожидающие, распахнутые объятия Отца. 

После того, как Иисус сошел с горы Преображения, Он сказал Своим ученикам, что восходит в Иерусалим, и что Его там казнят, но Он восторжествует над смертью. Иисус не имел никакой уверенности, что Он сможет избежать страданий. Он был уверен в Божьем оправдании. Наша надежда, наше принятие приглашения на банкет не основано на идее, что мы будем свободны от боли и страдания. Скорее оно основано на твердом убеждении, что мы одержим победу над страданием.

Верите ли вы, что вы тоже будете жить? Потому что в этом и есть суть христианской надежды. Это не оптимизм Поллианы и не принятие желаемого за действительное. Она не уступает унынию, поражению и расстройству. Наоборот, христианская надежда стоит твердо и невозмутимо, уверенная даже перед лицом Холокоста, даже перед лицом неизлечимого рака. Какой бы мрачной ни была Страстная Пятница, мы уверены, что впереди нас ожидает Пасхальное Воскресенье. Что, если мы действительно умрем? Иисус тоже умер, и если Иисус умер, мы верим, что теперь Он живет, и мы тоже будем жить. 

Второй призыв Иисуса в нашей жизни – это призыв к более решительному шагу в сторону надежды, пожизненной приверженности Благой вести о свадебном пире. Давайте не заблудимся в абстрактном богословии, туманном философствовании и набожном жаргоне. Перед нами остается фундаментальный вопрос: истинно ли Слово Иисуса? Если уже наступила эсхатологическая эра, если Бог действительно воплотился в Иисусе уникальным образом, если мы имеем привилегию находиться в близком общении с живым Богом и быть с Ним в нежных дружеских отношениях, тогда наши лица должны сиять и озаряться смехом посреди игры, которая нам очень нравится.

Действительно ли вы являетесь человеком надежды? Надежды не только на прекрасное будущее, которое еще не пришло, но надежды на свадебный пир, который идет прямо сейчас. 

Господь, спасибо Тебе
за то, что Ты сделал меня свободным.
Свободным, чтобы пускать мыльные пузыри,
запускать бумажных змеев,
слушать морские ракушки,
тискать котят,
строить замки из песка, 
загадывать желание на падающие звезды.

Спасибо Тебе за то,
что Ты сделал меня свободным.
Свободным, чтобы искать клевер с четырьмя листьями,
исследовать дубы с их манящими ветвями,
смеясь, бегать под дождем,
ходить босиком,
прыгать по лужам,
махать проходящим мимо поездам.

Спасибо Тебе за то, 
что сделал меня свободным.
Свободным, чтобы пачкать свой нос пыльцой от цветов,
поймать светлячка и увидеть, как он светится,
найти первую ягоду земляники,
считать звезды,
разговаривать с божьими коровками,
бегать за бабочками.

Спасибо, что Ты сделал меня свободным.
Свободным, чтобы видеть Тебя
в солнечных бликах, танцующих на воде,
высоких деревьях, улыбающихся небу,
ивах, склоняющихся над рекой,
азалиях, пылающих на земле,
паутине, переливающейся всеми цветами радуги,
плывущих по воде листьях. 

Спасибо за то, 
что сделал меня свободным.
Свободным, чтобы играть,
удивляться
и любить
все, что Ты дал мне.
А также свободным, 
чтобы отдавать это все
Тебе. 

Глава 1. Второй призыв

В течение двадцати двух лет я пытался сделать свою христианскую индивидуальность самым важным предприятием в своей жизни. Старая поговорка “Скажи мне, как ты тратишь свое время и деньги, и я скажу тебе, кто ты”, дает мне надежную уверенность, что я не обманывал себя. Несмотря на моменты слабости, очевидных недостатков, нравственных падений и моментов эгоизма, общее направление моей жизни заключалось в верности истине, как я ее понимаю. 

Иисус Христос - истина для меня. Его Слово влияет на мои суждения, решения, которые я принимаю и которые я отказываюсь принимать. Его истина помогла мне определить, что является центральным в жизни, а что второстепенным, что важно, а что менее важно, что  является ключевым, а что незначительным и частным. Но реален ли Он? Не “шел ли я в лес со своими дровами”? Соответствуют ли мои дела словам? У меня есть всего одна жизнь, и я хочу прожить ее на полную катушку. Одолевает ли меня рутина, небрежные молитвы, заурядность жизни, каждодневные обязанности, которые я выполняю снова и снова? Я ухожу в пустыню, чтобы заново исследовать направление своей жизни.

И Господь призывает меня во второй раз. В уединении холмов Пенсильвании Он дает мне второе приглашение: “Я хочу, чтобы ты принял любовь Моего Отца”. Я ответил: “Но я знаю ее. Это уже было. Я пришел в это пустынное место, чтобы получить новое озарение. Я нахожусь в припадке религиозного пыла, я жажду новых откровений и открыт для них. Я буду слушать все, что Ты мне скажешь. Давай, Господь, ослепи меня. Дай мне новое слово. Я уже знаю старое”.

И Он отвечает: “Как раз именно это ты и не знаешь – старое. Ты понятия не имеешь о том, как сильно Я люблю тебя. В тот момент, когда тебе кажется, что ты понимаешь, на самом деле ты не понимаешь. Я – Бог, а не человек. Ты путешествуешь по миру, рассказывая другим обо Мне, что Я любящий Бог. Ты бойкий на язык. С какой скоростью слова слетают с твоего языка. Мои слова написаны кровью Моего единственного Сына. В следующий раз, когда ты будешь проповедовать о Моей жизни с такой оскорбительной фамильярностью, Я могу прийти и нарушить ваше молитвенное собрание. Когда ты приходишь ко Мне со своим педантичным профессионализмом, я покажу тебе, что ты всего лишь любитель. Когда ты пытаешься убедить других, что ты понимаешь, о чем ты говоришь, Я заставлю тебя замолчать и повергну тебя на твое лицо! Ты говоришь, что знаешь, что Я люблю тебя. Тогда препояшь свои чресла, как муж. Теперь Я буду спрашивать тебя, а ты отвечай Мне”.

“Знаешь ли ты, что каждый раз, когда ты говоришь Мне, что любишь Меня, Я говорю спасибо?”

“Когда твой испуганный ребенок приходит к тебе ночью во время грозы и спрашивает тебя с заплаканным лицом: ‘Ты все еще здесь? Ты останешься со мной, пока не настанет утро? Я тебе противен, потому что я маленький и боюсь? Ты оставишь меня?’, и ты печалишься и огорчаешься из-за недостатка доверия своего ребенка, понимаешь ли ты, что ты поступаешь точно так же по отношению ко Мне? Или ты не веришь, что Я такой же чувствительный отец, как и ты? ”

“Понимаешь ли ты слово Моего Сына: ‘Я  ничего не делаю от Себя, но как научил Меня Отец Мой, так и говорю’ (Иоанн 8:28)? Как ты думаешь, Кто плакал первым о Иерусалиме, когда они отказались принимать Моего Сына?” 

“Знаешь ли ты, о чем Мы говорили, когда Иисус ушел на вершину горы и провел со Мной всю ночь? Ты знаешь, откуда пришло желание омыть ноги Двенадцати? Или ты думаешь, что это ниже Моего достоинства, так как ты считаешь Меня отстраненным Судьей? Понимаешь ли ты, что только из любви ваш Бог стал вашим слугой в Горнице? Помните: ‘Я делаю только то, что делает Отец’”.

“Разрешил ли ты главный вопрос своей веры, который заключается не в том, ‘Похож ли Иисус на Бога?’, а в том, ‘Похож ли Бог на Иисуса?’ Понимаешь ли ты, что все качества, достоинства и характеристики Моего Сына – это и Мои характеристики; тот, кто видит Иисуса, видит Меня, Его Отца?”

“Огорчился ли ты Моим повелением Аврааму, чтобы он принес в жертву своего единственного сына Исаака на горе Мориа? Обрадовался ли ты, когда ангел вмешался, остановил руку Авраама и не дал свершиться жертвоприношению? Забыл ли ты, что в Страстную Пятницу ни один ангел не вмешался, и жертва была принесена, и в тот день разбилось не сердце Авраама?”

“Когда твой друг теряет ребенка, идешь ли ты в похоронное бюро, чтобы вместе с ним оплакать это горе и попытаться утешить его? Когда ты в последний раз горевал со Мной и пытался утешить Меня в Страстную Пятницу? Знаешь ли ты, что Мое сердце было разбито в тот мрачный день? Что Я – твой Отец, и что я чувствую так же, как ты?”

“Действительно ли ты знаешь, что Я был должен воскресить Иисуса из мертвых в Пасхальное утро, потому что Моя любовь вечна? Что Я не мог вынести мысль о вечности без присутствия Моего единородного Сына? Уверен ли ты в том, что Я воскрешу и тебя, Мой приемный сын?” 

“Но, конечно, ты знаешь обо всем этом. Разве это не ты только что сказал Мне, что все это старо, и что ты знаешь, что Я люблю тебя?”

Каково качество посвящения моей веры? Есть ли в ней движение и развитие? Жива ли она и возрастает ли она? Вера – это реальные, личные взаимоотношения с Иисусом из Назарета. В отличие от любовных отношений между людьми, она никогда не бывает статичной, иссякшей, ограниченной и размеренной.  Когда Священное Писание, Хлебопреломление и служение становятся рутиной, они умирают. Когда любовь Отца воспринимают как что-то само собой разумеющееся, мы загоняем Его в угол и отнимаем у Него возможность любить нас по-новому, так, чтобы это удивило нас. Тогда вера начинает иссыхать и угасать. Когда я становлюсь настолько духовно искушенным, что воспринимаю “Авву” как что-то привычное, тогда я теряю из виду величие Отца, приручаю Иисуса, одомашниваю Святого Духа и угашаю огонь Пятидесятницы. Евангельская вера - антитеза удобного, уютного благочестия. Вера означает, что вы хотите, чтобы ваша близость с Иисусом Христом возрастала. Чего бы это ни стоило, вы не хотите желать чего-то другого. В тот момент, когда я прихожу к заключению, что теперь я могу справиться с удивительной Божьей любовью, я - покойник. Мне было бы легче уместить Мексиканский залив в стопке, чем постичь неистовую, безудержную Божью любовь. 

Если наша вера подвергнется критике, пусть нас критикуют по правильным причинам. Не из-за того, что мы недостаточно эмоциональны , а из-за того, что мы слишком эмоциональны. Не из-за того, что наши устремления так мелки, а из-за того, что они такие сильные. Не из-за того, что нам недостает страстной, нераздельной любви к Иисусу Христу, а из-за того, что мы проявляем слишком много любви.

Когда я пишу это, я нахожусь в тридцатидневном молчаливом уединении на заснеженных холмах Пенсильвании. Благодаря моему духовному наставнику, одна фраза продолжает звучать и отражаться эхом в моем сердце в этом месяце. Иисус не произносил этого на Голгофе, хотя, возможно, это так и было, но Он говорит ее сейчас: “Я умираю от желания быть с тобой. Я действительно умираю от желания быть с тобой”. Эта фраза стала для меня словно вторым призывом. Я почувствовал, что то, что, как мне казалось, я знал, было соломой. Я лишь украдкой увидел и не мог мечтать, что Его любовь может быть такой. Его Слово влекло меня глубже в уединение, когда я не искал дара языков, исцеления, пророчества или приятных ощущений каждый раз, когда я молился, но просто понимания и способности постичь “что широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову” (Ефесянам 3:18-19).

Возможно, самый фундаментальный религиозный вопрос, который я могу задать себе сегодня, это: Действительно ли я верю в Благую Весть об Иисусе Христе? Слышу ли я Его Слово, сказанное моему сердцу: “Шалом, пребудь в мире. Я понимаю твои страхи, твои неудачи, твою сокрушенность. Я не ожидаю, что ты будешь совершенным. Я был на твоем месте. Все хорошо. У тебя есть Моя любовь. Тебе не нужно платить за нее, и ты не можешь ее заслужить. Я ожидаю от тебя больше неудач, чем ты сам ожидаешь от себя. Тебе просто нужно открыться и принять ее. Тебе только нужно сказать “да” Моей любви – любви, которая превосходит все, что ты можешь себе представить и вообразить”?

Отче, так как я любим 
и люблю,
мне не нужно  
объяснять Тебе, что я чувствую.  
Мне не нужно извиняться перед Тобой.
Мне не нужно унижаться перед Тобой.
Ты знаешь обо мне все и  
называешь меня другом.
Ты называешь меня Своей радостью.
Ты называешь меня Своим возлюбленным. 

Так как я любим 
и люблю,
мне не нужно лежать перед Тобой ничком.
Я могу бежать
в Твои широко распахнутые объятия,
войти в полноту Твоих объятий.
Ты держишь меня
надежно,
крепко,
в сохранности,
рядом со Своим сердцем. 

Так как я любим
и люблю,
мне не нужно волноваться
о своем ответе или о его отсутствии.
Мне не нужно бороться
со своим желанием понять. 
Мне не нужно сражаться
со своим ощущением недостойности. 
Все, что мне нужно сделать – это 
успокоиться,
оставаться рядом
и позволить Тебе любить меня, чтобы
я мог исцелиться.
Отче, иногда труднее всего в мире 
просто успокоиться,
оставаться рядом
и позволить Тебе любить меня. 

Но так как я любим
и люблю,
я стараюсь.
Вот я, Отче.
На этот раз 
я успокаиваюсь. 
Ближе, чем я когда-либо был.
Ожидая.
Принимая.
Желая.
Люби меня, Отче.

Сувениры уединения. Предисловие

Нам нужно найти Бога, а среди шума и беспокойства найти Его невозможно. Бог - друг тишины. Посмотрите на природу – деревья, цветы, траву – они растут в тишине. Посмотрите на звезды, луну и солнце, как они движутся в тишине. Разве не заключается наша миссия в том, чтобы делиться Богом с нищими? Не мертвым богом, но живым, любящим Богом. Чем больше мы получаем в безмолвной молитве, тем больше мы сможем отдавать в своей активной жизни. Нам нужна тишина, чтобы прикасаться к душам. Главное не в том, что мы говорим, а в том, что Бог говорит нам и через нас. Все наши слова будут бесполезны, если они не будут исходить изнутри. Слова, которые не несут Свет Христа, увеличивают тьму. — Мать Тереза Калькуттская 

Предисловие к первому изданию

“Человек, который молится, достигнет большего за год, чем иной за всю жизнь” - написал Луи Лаллеман, выдающийся французский Иезуит семнадцатого столетия.

Если в моем личном присутствии и служении другим есть какая-то эффективность, то она укоренена в Евхаристии и тысячах часов уединенной молитвы в пещерах, пустынях, хижинах отшельника, аэропортах, такси, комнатах мотеля, чуланах в частных домах, домах приходского священника и монастырях. За прошлые два десятилетия я изъездил эту страну и мир только чтобы обнаружить, что больше всего я нахожусь в согласии с другими, когда я в согласии с самим собой. Когда я могу на время отойти в сторону от других и позволить Господу освободить меня от нездоровой зависимости от людей, я могу быть более полезным для них, слушать более внимательно, любить более бескорыстно, говорить более сострадательно, играть более игриво, относиться к себе менее серьезно и больше осознавать, что мое лицо озаряется смехом посреди игры, которая мне очень нравится. 

Тишина и уединение – это бесценные вещи в моей жизни. Мое беспокойное «я» обретает покой только тогда, когда я покоюсь в Боге. Как трудно убедить других в ценности уединения с Господом! Энн Морроу Линдберг так сказала об этом в своей книге “Дар из моря”: 

Что касается поиска уединения, мы живем в негативной атмосфере, столь же невидимой, всепроникающей и изнуряющей, как высокая влажность августовским днем. Мир сегодня не понимает, будь то мужчины или женщины, потребность в том, чтобы оставаться наедине с собой. 

Это кажется таким необъяснимым. Все остальное может восприниматься как уважительная причина. Если кто-то выделяет время для деловой встречи, посещения парикмахерской, общения с друзьями или похода по магазинам, это время считается неприкосновенным. Но если кто-то скажет: “Я не могу прийти, потому что я выделил это время, чтобы побыть одному”, его будут считать невежливым, эгоистом или странным. Как это характеризует нашу цивилизацию, когда уединение вызывает подозрения; когда человек должен извиняться за это, искать этому оправдания и скрывать то, что он это делает, – словно это тайный порок!

На самом деле, именно уединение является самым важным временем в жизни человека – когда он один. Некоторые источники можно открыть только, когда мы одни. Художник знает, что он должен находиться в одиночестве, чтобы творить; писатель – чтобы облекать мысли в слова; музыкант – чтобы сочинять; святой – чтобы молиться. 

Несколько лет назад я прошел личностный тест Майерса-Бриггса, чтобы получить представление и понять суть того кладбища старых автомобилей, которое я называю своим разумом.  Я узнал, что я - интуитивный интроверт чувственно-восприимчивого типа, и что самая насущная потребность в моей жизни – это время для уединения. Как голодный человек нуждается в еде, а измученный жаждой – в воде, мне нужно уединение – время, чтобы достичь состояния умиротворения и собранности, с помощью которых я смогу функционировать и отдавать другим то, что я должен отдавать согласно личному Божьему плану для меня.   

У меня сразу же возникло чувство вины. Действительно ли эта потребность является страховкой от неудач, уклонением от ответственности, напрасной тратой времени и праздной роскошью? Я нашел огромное утешение в словах голландского доминиканца Эдварда Шиллебиккса:

Христианство, как бы оно ни было вовлечено в наши повседневные заботы, дела и мирскую деятельность, имеет особое священное место, отделенное от мирских событий и культуры, внутри которой мы растем в близости с Богом. Там мы просто находимся вместе с Богом во Христе. На обычном человеческом уровне тишина является частью беседы и социального общения, хотя в ней самой нет никакого значения; она имеет значение только как функция общения. Она необходима для того, чтобы устанавливать контакт между людьми и поддерживать его – т.е. чтобы облагородить его. Именно тишина делает речь личной. Без нее был бы невозможен диалог. Но в религии тишина с Богом имеет ценность сама по себе и ради самой себя, просто потому что Бог – это Бог. Отказ признавать ценность простого нахождения с Богом как с Возлюбленным, ничего не делая, выдавит из христианства сердце. 

Эти сувениры уединения – история любви в моем хождении с Богом. Вспоминая утерянную тишину прошлого, я вспоминаю и записываю особые моменты, когда я позволял Господу увлечь меня в пустыню и говорить к моему сердцу. В этих пустынях, удаленных хижинах и парящих Боингах 747 слово из Иеремии становилось моим собственным: “Ты влек меня, Господи, - и я увлечен; Ты сильнее меня - и превозмог” (Иеремия 20:7). Если христианское посвящение не было сердечным делом, я знал, что я не смог бы его вынести. Настоящие памятные вещи моей жизни – это эти сувениры уединения, эти моменты любящего общения с Женихом, Которому я принадлежу. 

Уединение нелегко. Никос Казанзакис написал: “Уединение может быть фатальным для души, которая не горит сильной страстью”. Но на кону стоит подлинность моей жизни. Опыт учит меня, что если я не нахожусь в соприкосновении с Христом внутри себя, тогда я не могу прикоснуться к другим. Если я отстранен от себя, то я становлюсь отстраненным от других. Какое бы нам ни угрожало одиночество, сухость и опустошение (а они могут быть значительными), мы можем избегать время наедине с Богом, только рискуя оказаться в серьезной опасности.

Франсуа Рустанг сказал в своей книге “Рост в Духе”:

Дух, Который придает значение и ценность всем внешним действиям и всем религиозным и светским деяниям, нужно переживать на личном опыте в самом глубоком уединении. Никто не может избежать этого закона. Используя слова "сердце", "душа", “глубины души” или просто "глубины", духовные писатели не идут на уступку набожному жаргону. Следуя за Христом, они пытаются сказать на человеческом языке то, что не может увидеть око и не может услышать ухо. Только когда Бог дает им жизнь, они могут найти Слово жизни вне себя и могут услышать, как Его голос звучит в разнообразии вещей этого мира. 

Мне доставляет удовольствие представить читателю на страницах этой книги мисс Сью Гармон из Нового Орлеана, штат Луизиана.  Много лет назад мы были вместе на христианской конференции в Ковингтоне, штат Луизиана. С того времени мы делились своей жизнью в молитве и сотрудничали в служении в разных точках ее родного штата. Молитвы в конце каждой главы – это окно в поэзию ее духа, и они лучше, чем любые мои слова, открывают тепло и чуткость, искренность и честность, любовь и стремление в ее близких отношениях с Женихом. Я с радостью делюсь ее даром с вами, и для меня честь называть ее своим другом. 

Испрашивая благословение на эту книгу, я молюсь, чтобы эти сувениры подстегнули вашу память, помогли вам вспомнить моменты любящего Божьего вмешательства в вашу историю и лучше понять, кто вы, почему вы здесь находитесь и куда вы идете. 

БРЕННАН МЭННИНГ, Клирвотер, штат Флорида

Предисловие ко второму изданию 

Сувениры – это воспоминания и, как таковые, они не знают о сегодняшней дате. Эта книга – серия воспоминаний, которые я записал в конце 1970-ых.  Но как бывает со всеми хорошими воспоминаниями, я думаю, у них есть вневременное качество и ценность для читателей сегодня.  Многие темы, на которые я проповедовал с конца 60-ых и в начале 70-ых, отражены в моей новой версии этой книги. Доминирующей среди этих тем является удивительная и безграничная Божья любовь по отношению к нам. 

В еврейской традиции вспоминать – это “делать реальным”. В первую ночь Пасхи есть замечательный обряд, в котором младший ребенок в семье подходит к отцу и спрашивает: “Чем эта ночь отличается от всех других ночей?” И отец начинает рассказывать историю об Исходе. Через его рассказ – и через слушание ребенка – ребенок становится Б'наи Берит или сыном завета. Рассказывая историю, которая произошла тысячи лет назад во время Исхода, она становится реальностью для этого ребенка и в нем самом. 

В нашей христианской традиции Евхаристия “делает реальной” смерть Христа за нас.  Евхаристия – это больше, чем просто угасающие, приятные воспоминания. Иисус сказал: “Сие творите в Мое воспоминание”, и когда мы делаем это, Он становится реальным для нас в хлебе и чаше.  

Хотя включенные в эту книгу сувениры уединения менее священны и литургичны, они - не просто приятные воспоминания. Я верю, что читая их, они станут для вас настоящей реальностью. Хотя они содержат многочисленные истории из моей молодости, я предлагаю их вам как личные сувениры в надежде, что они станут вашими собственными живительными встречами с Богом сегодня. 

БРЕННАН МЭННИНГ, Новый Орлеан, штат Луизиана, Пасха 2009